Пример уральского фармацевтического кластера уникален — за полтора десятка лет в регионе с нуля была создана целая фармотрасль. Уральские бизнесмены сначала запустили заводы по производству лекарств и медицинских расходных материалов, потом потеснили на рынке импортеров, потом появилась сеть клиник, потом научно-исследовательская база, а теперь идет подготовка к экспансии на зарубежные рынки. У кластера в запасе инновации, которые должны вскоре «выстрелить», в их числе новое противовирусное лекарство и нанодиагностические препараты. О создании фармкластера на Урале, его перспективах и амбициях рассказывает член наблюдательного совета Уральского фармацевтического кластера, депутат Государственной думы Александр Петров.

— Фармкластер на Урале — первый производственный агломерат такого уровня. Как вы его создавали? Был какой-то долгосрочный план?

— Мысли о создании некоего объединения на базе местного фармацевтического производства возникали периодически. Но никто не предполагал, что из идеи, которая впервые была озвучена 15 лет назад, получится что-то настолько масштабное. В 1990-х годах на Урале работали несколько компаний, которые занимались импортом медицинских расходных материалов, техники и лекарственных препаратов. И в то время были такие нецелесообразные по нынешним меркам примеры: инфузионные растворы, а по сути просто дистиллированную воду с натрийхлором, ввозили из Стэнфорда на Урал по 500 тонн в месяц. Но тогда это было экономически оправдано, потому что доллар стоил шесть рублей. Все расчёты показывали, что производство на Урале инфузионных растворов будет убыточным.

— Потом ситуация изменилась?

— Кризис 1998 года привёл к двум выводам. Во-первых, компании, занимающиеся лекарственными препаратами и медицинской техникой, кризисоустойчивы. И во-вторых, пришло время создавать собственное производство. Интересно, что иностранцы, которые поставляли нам растворы, ещё в 1993 году предвидели, что рано или поздно мы придем к идее делать это самостоятельно. В итоге мы пришли в 2000 году к губернатору Свердловской области Эдуарду Росселю с предложением организовать производство инфузионных растворов на Урале. Глава региона отнёсся к инициативе неоднозначно, предупредив, что слышит подобное предложение не впервые, но до сих пор никому не удавалось воплотить задуманное. Только на его памяти было четыре попытки. Стало понятно, что есть какая-то причина, почему производство не запускается.

— И что это за причина?

— Необходимо было создать производство мирового уровня, то есть соответствовать европейским стандартам производства лекарственных средств, GMP. Для этого нужно было собрать современное оборудование и поставить в России обычный европейский завод. И ещё одна, отдельная задача — подобрать кадры. Потому что мы поняли: даже если будут найдены деньги, даже если будет куплено самое современное оборудование, даже если ниша на рынке пустая, именно люди будут определять всё.

— Вы так говорите, как будто это открытие.

— Нет, конечно, но можно смело сказать, что для инновационного производства человеческий капитал — самое главное. В результате мы нашли на Урале город — Новоуральск, наиболее подходящий под все условия. Это закрытый город с населением 100 тысяч жителей. Моногород, который занимается атомной промышленностью, там десять филиалов российских вузов. Все мужчины заняты в специальном производстве, а вот женщины, с высшим образованием, имеют низкий уровень зарплаты или вообще не работают.

— А для чего вам были нужны такие образованные работники?

— Работа по стандартам GMP требует от сотрудников высоких знаний. Большое значение имеют тонкости фармацевтического производства, которые может понимать только человек с определённым уровнем образования. Для примера: в Новоуральске знают, что такое «чистые комнаты» (помещения, где сводится к минимуму и контролируется содержание пыли, микробов и т. д. — «Эксперт»), персонал умеет работать в стерильных условиях.

Простые уральские парни

— В итоге у завода в Новоуральске все получилось как нельзя лучше. Сегодня он занимает 20 процентов рынка инфузионных растворов, готовится к запуску ещё одно производство мощностью 30 миллионов литров в год, Новоуральский завод — единственный в России фармзавод, имеющий премию правительства в области качества. А с остальными производствами, входящими в кластер, что происходило?

— Преимущества собственного производства были настолько очевидны, что на Урале начали появляться и другие фармацевтические предприятия. Возникли заводы по выпуску аппарата «искусственная почка» и водоподготовке, запущено производство диализных концентратов и некоторые другие. Появление отдельных собственных фармацевтических производств стало отправной точкой для создания Уральского фармацевтического кластера. Теперь мы ставим себе задачу к 2020 году выйти на уровень консолидированной выручки 66 миллиардов рублей, до объединения в кластер эта цифра была менее одного миллиарда рублей, за последний год удалось достигнуть уже порядка пяти миллиардов. И мы, безусловно, хотим стать одним из инновационных столпов Свердловской области и Урала.

— Удивительно: как только бизнес встал на ноги, не началось передела собственности, борьбы за активы, что часто происходит в российской бизнес-среде. Каждое предприятие по-прежнему автономно.

— Нам было важно нарастить критическую массу людей, верящих в общую идею, в объединение. Да, одно время мы думали, что когда-нибудь все собственники объединятся в холдинг, но эта идея не была реализована. Все же холдинг — это вертикально интегрированная структура, которая неизбежно приводит к монополизации власти, жесточайшим решениям, финансово выстроенным потокам. В итоге теряется интерес отдельно взятых собственников, простых уральских парней. Это настолько тонкая вещь, что, если что-то чуть-чуть нарушить, они все тут же разойдутся. Их ничего не держит, кроме идеи: «Мы сильны в объединении, и никто в условиях Урала в одиночку не выживет».

Модное слово

— Так все-таки что у вас за объединение получилось?

— Во время работы над моей кандидатской диссертацией с академиком Татаркиным (директор Института экономики Уральского отделения РАН академик Александр Татаркин. — «Эксперт») мы нашли подходящее определение, характеризующее нас. Мы назвали это территориально-производственным комплексом — так, как это называлось в СССР. А теперь это называется модным словом «кластер».

— Значит, у вас должна быть какая-то общая стратегия?

— Мы постоянно ищем пути, как будем развиваться дальше. Например, в ходе систематических встреч и обсуждений мы поняли, что нам не хватает собственных клиник, которые бы потребляли продукцию заводов. Появился новый проект — амбулаторные диализные центры, которые теперь строятся по всей России. Мы все время находимся в поиске новых идей развития Уральского фармацевтического кластера.

— Что дает такое объединение, кроме красивого названия?

— Прежде всего возникла общая научно-внедренческая команда, которая серьезно занялась стартапами. Ведь до того все строилось банально на просьбах ученых: «Посмотрите эту идею». Например, так появилась программа «Триазавирин». Теперь на основе этого противовирусного лекарства будет сформирована линейка лекарственных препаратов нового поколения, триазидов. Очень интересное химическое соединение, новое для фармацевтики. Этот лекарственный препарат борется со многими вирусными инфекциями. Он исследовался ещё в советское время, но никто не создавал лекарств на этом соединении. То же самое с направлением органического синтеза: химический факультет Уральской академии наук обладает сильнейшими химическими технологиями. Уральская медицинская академия нам дала ряд научных исследований в области клеточных технологий, вирусных заболеваний, противовоспалительные лекарственные препараты. Фактически это целая группа научных исследований, которые внедряются в производство. Во главе этого направления стоят академики Олег Чупахин, Валерий Чарушин и Валерий Черешнев. Они являются сегодня членами наблюдательного совета Уральского фармацевтического кластера.

— Разработки в фармацевтике — дело долгое и затратное. Вы же продолжительное время занимались импортом, наверняка наладили связи с иностранными предприятиями и могли бы просто приобретать готовые разработки и технологии.

— Не всегда возможно заимствовать зарубежную технологию для применения в российских условиях. Например, некоторые импортные аппараты водоподготовки для гемодиализа не могут использоваться в нашей стране из-за несоответствия качества местной воды.

— Итак, у вас появился блок, который взял на себя разработку лекарственных препаратов…

— …а также генную инженерию. Вообще, биотехнологическая школа в девяностых годах у нас была фактически уничтожена. Сегодня мы возрождаем биотехнологии на Урале на другом уровне. Например, завод «Медсинтез» в Новоуральске, которому принадлежит штамм-продуцент инсулина. В апреле этого года мы привезли его на международный салон изобретений в Женеве и получили там серебряную медаль. По мнению иностранных коллег, биотехнологии для России вообще редкость. И этот факт тоже сыграл немалую роль при определении победителей в Швейцарии. А возродить биотехнологическую школу — значит, возродить целую систему наук в нашей стране.

— Как вы это себе представляете?

— Мы договорились с Пущинским научным центром, что выступаем их производственно-обучающей площадкой, а они — нашей научной базой. Современные кадры биотехнологий — биологи или хроматографисты — это совсем новые профессии, каждое рабочее место стоит 80–90 миллионов рублей.

Как нельзя работать в России

— Какие взаимосвязи существуют между предприятиями внутри кластера?

— Есть линейка производителей, которые не взаимозависимы, но имеют общие стандарты производства и общий подход к подготовке кадров, и все эти производители работают на общую программу. Например, есть программа гемодиализа, которая включает в себя 21 технологический элемент. Мы решили, что выстроим собственное производство почти всех элементов. Хорошо помню 1992 год, когда мы все элементы этой технологии ввозили. Сегодня ввозится только сам диализатор, все остальное уже российское. Более того, появилась группа предпринимателей, которая на основе именно этой технологии уже построила семь диализных клиник и будет продолжать это делать.

— А что насчет связей с властью?

— Ещё в 2008 году во время визита Дмитрия Анатольевича Медведева в Екатеринбург на Уральский оптико-механический завод мы презентовали ему различные инновационные проекты в области фармацевтики, в том числе демонстрировали модель аппарата искусственной почки. И как раз тогда попросили президента РФ дать нам поручение по реализации пилотного проекта сети амбулаторных диализных центров в нашем регионе. Дмитрий Анатольевич заметил, что не может вот так просто дать поручение обычным людям. Однако спустя пару недель губернатору Свердловской области действительно пришло поручение по строительству диализных клиник в регионе. Сейчас эта программа уже завершена, и мы собираемся повторно поднять вопрос на уровне Медведева о новом «поручении» — строительстве 203 таких клиник по всей России.

— Зачем это вам?

— На самом деле это пример частно-государственного партнёрства. И для нас важно показать возможность реализации такой схемы, где государство сможет выполнять основную свою задачу — лечение граждан. Мы выстраиваем единую цепочку, при которой заводы производят и отдают лекарства клиникам, а те оказывают услуги, в этом случае роль государства принципиально меняется. Оно прекращает заниматься закупкой расходных материалов, медицинской техники, лекарств, переподготовкой медицинских кадров. Его задача — только пациент и здоровье.

— У вас очень жесткая позиция по отношению к иностранным конкурентам. Вы действительно можете им противостоять?

— Вообще у нас была простая задача — доказать иностранным компаниям, что время их безраздельной монополии на российском рынке прошло, что стыдно продавать упаковку инсулина за 1200 рублей, когда понятно, что на рынке пачка этого лекарства должна стоить 300 рублей. Когда мы запустили завод «Медсинтез», иностранцы тут же спустили цену на свою упаковку инсулина до 600 рублей, правда, не смогли удержаться и начали поднимать снова. А мы держим сейчас 550 рублей. Но мы добьём производство субстанции инсулина и точно выпустим упаковку инсулина за 300 рублей, причём наши бактерии такие же, как и западные — это генно-инженерный инсулин. И да, мы в теме инсулина абсолютно политизированы, мы не уступим иностранным компаниям и докажем, что нельзя так работать в России.

— Какие медицинские технологии вам видятся самыми перспективными?

— Мы начали думать над глюкометром без прокола пальца. Уже есть опытные образцы, сейчас заканчиваются исследования. Занимаемся совершенствованием флаконов для инсулина, хотим сделать их удобнее в использовании. Есть идеи по созданию сети диагностических центров по диабету и телемониторинга за состоянием таких пациентов.

— Как это?

— Это когда с помощью сотовых телефонов контролируется давление, пульс, уровень сахара и прочие параметры. И эти данные передаются в единый центр контроля. Если обнаружатся отклонения от стабильного состояния, то пациенту по телефону тут же посоветуют обратиться к врачу. При этом даже если сам человек не чувствует никаких изменений в своём состоянии, прибор уже фиксирует отклонения. Я думаю, эта технология близка к прорыву, и в ближайшие десять лет появится глобальная сеть контроля состояния здоровья. Это спасёт жизни.

— А если ваши ставки не оправдаются?

— Надо понимать, что создание инновационных производств — это всегда риски. Любой венчурный проект имеет такую особенность. Но если таких проектов много и они ориентированы на рынок, основаны на новых технологиях и соответствуют потребностям здравоохранения, то ставки на какое-то из этих направлений в любом случае должны оправдаться. Все крупные фармацевтические компании и кластеры за рубежом так развивались. Для нас тестер глюкозы без прокола пальца может быть тем паровозом, который вытащит весь наш кластер на мировой рынок. А возможно, таким паровозом будет «Триазавирин». То есть появятся один-два проекта, которые дадут максимальную выручку и подтолкнут к развитию других направлений.

Классовая психология

— Давайте вернемся к политике. Вы говорите, что просили поручений — а вот многие отрасли просят для себя льгот, госпрограммы… Особенно те, кто заявляет, что занимается инновациями.

— Абсолютно убеждён, что роль государства в развитии инновационных технологий не в создании преференций, льгот, предоставлении госзаказов и тому подобного. Внедрение инновационных технологий требует иной государственной поддержки: это организация международных связей, помощь в подготовке кадров соответствующего международного уровня. В период научных исследований — поддержка учёных в виде грантов, гибкие программы по линии Министерства образования по подготовке кадров для новых производственных направлений. К примеру, это может быть внедрение новой специальности провизор-химик-технолог, которая на сегодня крайне востребована на фармацевтическом рынке в нашей стране, но условий для появления таких узкопрофильных специалистов недостаточно. И в таком случае государство действительно способно помочь, более того, без его помощи просто не обойтись.

— Раз у вас есть долгосрочные планы по развитию бизнеса, значит, вы политическую ситуацию для себя оцениваете. Что это за оценка?

— Абсолютно чётко видно, что ситуация сегодня напряжённая. Есть внутреннее недовольство большой категории людей методами управления, а власть — это управление. В то же время появились те, кто способствует нагнетанию этой напряжённости. Мы не должны никому давать возможности «поднести спичку» к внутреннему устройству России, к общественно-политической жизни. Но главное — отношение к людям. Хоть со стороны власти, хоть со стороны бизнеса. Как к людям относишься, точно так же и будет развиваться все вокруг.

— Люди-то за последнее десятилетие сильно изменились, а отношение к ним меняется медленнее.

— Сегодня ментальность граждан меняется стремительно в силу большого количества информационных потоков, но государство не может столь же быстро меняться, поскольку основано на внедрении и реализации законов. Задача — привести законы в соответствие с потребностями общества. Но это медленный процесс. И еще: законы должны быть ориентированы на общественное большинство. И это большинство, средний класс, необходимо формировать. Что такое средний класс? Это люди самодостаточные, которые удовлетворены своей работой, своей жизнью и своим уровнем дохода. Формирование этого класса, безусловно, зависит от многих факторов — законодательных, организационных, от политической ситуации. Но не все определяется этими факторами! Самое главное — внутренние, морально-психологические установки людей. И если государство правильно формирует свои посылы, то средний класс будет формировать новые виды бизнеса, возводить новые заводы, строить новые больницы, а не ночные клубы, например.

— Как можно повлиять на эту психологию?

— На самом деле подход к формированию новой волны среднего класса основан на простых вещах. Нам нужно показать границы, нужно очень чётко обозначить отношение государства к предпринимательскому классу. Нужно прекратить видеть в бизнесменах преступников, прекратить формировать образ предпринимателя как бандита в СМИ. У нас уровень озлобленности растёт, к сожалению, в обществе. Меня это очень настораживает. И я вижу по глазам у людей — глаза тухнут. Вот нет в них блеска.

— ???

— Для меня значим тот союзник, у кого глаза блестят. Я таких нахожу по одному-два в год. С тысячами беседую, один-два зажигаются и становятся союзниками. Они то будущее, которое все равно предопределит развитие России. Из этих ребят с горящими глазами выйдут новые президенты, новые чиновники. Эти чиновники будут с другой ментальностью, к счастью! Но сначала им нужно стать самодостаточными, набрать опыта в бизнесе. Вот если выбирать между 30-летним министром и 75-летним Росселем, я бы выбрал Росселя, потому что он ошибок глупых не наделает. Тридцатилетние — экспериментаторы, но экспериментировать с такой страной, как Россия, особенно в сложных промышленных отраслях, нельзя. Новый класс все-таки нужно выращивать, выращивать терпеливо, аккуратно, с любовью и без озлобленности. 

Информация с сайта: «Эксперт»